Зимняя война интерпретаций

30 ноября 1939 года пушки заговорили на советско-финской границе, началась Зимняя война. О которой в советское время говорили чрезчур осторожно, в постсоветское — избыточно смело, пьянея от вседозволенности и такого подчас наговаривая… В итоге и сегодня, через 75 лет с начала этого конфликта, мы спорим о фактах и путаемся в интерпретациях.

Вернее даже не так, все еще сложнее. В последние десятилетие XX века в нашей околоисторической публицистике возобладала мода на шокирующие открытия в области отечественной истории. В первой декаде века XXI наступило определенное отрезвление, сопровождавшееся развенчанием как минимум некоторых мифов, созданных ранее. В итоге мы получили столько знания (а часто и «знания»), что до сих пор часто не знаем, что с ним делать.

Эти «исторические качели» нельзя назвать явлением однозначно негативными.

По многим вопросам они позволили прийти к сбалансированному видению истории, очищенному как от коммунистических пропагандистских построений или умолчаний, так и от огульного очернительства 90-х. А вот Зимней, или Советско-финской войне 1939−40 годов не повезло. В ее отношении до сих пор существует два достаточно четко отделенных друг от друга образа, причем в очень значительной мере идеологизированных.

Не столь принципиально, почему они появились и почему не слились в итоге в объективную картину — это предмет отдельного рассмотрения. Здесь достаточно лишь упомянуть, что в самом конце 80-х — начале 90-х новый всплеск внимания к Зимней войне был обусловлен по большей части стремлением развенчать официальную позицию «миролюбивый Советский Союз никогда ни на кого не нападал и никогда не вел захватнических войн». Ну, а позже новые и более масштабные исторические «разоблачения», в том числе о временах Великой отечественной, просто отодвинули этот объективно небольшой исторический эпизод на периферию публицистических баталий.

В итоге крайние точки зрения на события 39−40 годов выглядят так: либо мы говорим об однозначно преступной агрессии сталинского режима против нейтрального мирного государства, причем агрессии, осуществленной в согласии с фашистской Германией, при осуждении всего Западного сообщества. Откуда следствием — вступление СССР во Вторую мировую войну не в 41-м, а еще в 39-м, и не на стороне Антигитлеровской коалиции, а как минимум в координации со странами Оси.

Либо утверждаем, что Сталин решил поквитаться за события 1917−22 годов, вернуть земли бывшей Российской империи, а заодно обезопасить себя в преддверии большой войны от откровенно профашистского соседа, даже воинские эмблемы которого представляли собой свастику. И который имел собственные захватнические планы в отношении Советского Союза.

Ну, а истина как всегда где-то посередине.

При желании действительно можно рассмотреть советско-финский конфликт как эпизод Второй Мировой войны, а не в традициях советской историографии — как обособленное событие. В августе 1939 года СССР и Германия заключили Договор о ненападении, также известный как «Пакт Молотова-Риббентропа». Прибалтика и Финляндия оказалась в сфере интересов СССР.

С началом сентября Германия напала на Польшу, началась Вторая мировая война. После бегства польского правительства за границу, Советский Союз вернул себе отторгнутые в ходе Гражданской и Советско-польской войн Западную Белоруссию и Западную Украину. Позже, уже в 1940 году, произошло присоединение к СССР прибалтийских государств (или, как говорят, их «советизация»).

Почему бы не рассмотреть Зимнюю войну в контексте этих событий — как попытку Сталина «советизировать» Финляндию?

Но есть многочисленные нюансы. Не будем разбирать всю подноготную заключения «Пакта Молотова-Риббентропа» — об этом написано достаточно, в том числе и о позиции европейских стран по советским инициативам о создании антигитлеровского оборонительного союза. Бог с ним, что советская сторона вела длительные переговоры и с Финляндией — начались они еще в апреле 38 года, то есть на год раньше заключения Пакта, с предложения о совместных действиях в случае немецкого вторжения (отклонено). Далее последовало предложение об аренде ряда островов Финского залива для организации морской и прибрежной обороны (отклонено). Об обмене территориями — острова на земли в Карелии (отклонено). Договор о взаимопомощи — снова отказ. Якобы, такой договор противоречил бы финской политике нейтралитета. И на этом фоне заявления президента Свинхувуда «враг России должен быть всегда другом Финляндии» (во время визита в Германию), «для Финляндии хорошо, что Германия будет сильной» — и т. д.

В таком контексте двусторонних отношений был поднят вопрос о близости финской границы к Ленинграду (город можно было обстреливать из дальнобойных орудий) и сделано последнее предложение — передвинуть границу на 90 км от городской черты в обмен на вдвое большую территорию в Карелии.

Повторюсь, на все это можно при желании не обращать внимания, как и на то, что официальной военной символикой Финляндии действительно была свастика, и не так уж безоружна, нейтральна и миролюбива была страна — это не более чем перенос в прошлое современных представлений.

Но почему тогда Сталин в феврале-марте 1940-го, когда советские войска прорвали «линию Маннергейма» и вырвались на оперативный простор, не довел дело до конца, не пошел на «советизацию», а согласился на мирные переговоры и подписал мир, удовлетворившись переносом границы?

Только ли в больших потерях (очень больших — если сравнивать с финскими) первых месяцев войны было дело? Но войска, штурмующие хорошо укрепленную линию обороны, заведомо несут потери большие, чем сторона, остающаяся в обороне. Это азы военной науки. И для взлома финских оборонительных позиций изначально были сосредоточены значительные массы войск. Вряд ли советское командование и политическое руководство не принимало во внимание этот аспект. Наконец, неужели советские части к марту 1940 были настолько обескровлены, что не могли развивать успех? Отнюдь, обескровлена и неспособна обороняться была как раз финская армия, чем и обусловлена как скорость проведения мирных переговоров, так и место их проведения — Москва.

А с другой стороны — почему бы не рассматривать советско-финский конфликт 1939−40 годов не в контексте Второй мировой, а как элемент Гражданской войны в России? Почему-то стандартно забывается, что это была третья (!) советско-финская война, и два предыдущих раза — в 1918 и в 1921 — именно Финляндия нападала на Советскую Россию и даже отторгала в свою пользу территории. Делалось это в соответствии с концепцией создания «Великой Финляндии», граница которой должна была пройти по Неве, Свири и от Повенца до Белого моря.

Кстати, планы советского командования в Зимней войне 39−40 годов хорошо известны. А вот о планах финского командования отчего-то упоминается куда реже.

Быть может потому, что финны вовсе не планировали только обороняться, а намерены были — при помощи «зарубежных партнеров» — развернуть свое наступление в Советской Карелии, к которой еще с 1917−18 годов питали самый пристальный интерес?

Но и здесь возникает множество вопросов. И среди них вновь самый главный — если Сталин решил поквитаться, если решил военным путем собрать земли империи, то почему остановился? Почему не собрал? Странно ведь полагать, что преодоление «линии Маннергейма» было его конечной целью — даже если говорить только об упреждающем ударе по одному из вероятных противников в преддверии большой войны? Кто же оставляет такого противника битым, да недобитым, лишь дополнительно обозленным?

И совсем уже особняком стоит здесь практически забытая советская версия событий — в которой не было пактов, широких аналогий и далеко идущих выводов. В которой не поминались старые обиды. Которая просто говорила о жизненной необходимости защиты Ленинграда, о необходимости отодвинуть государственную границу от города — колыбели Революции и крупного транспортного и промышленного центра — хотя бы на 90 километров. Иначе в случае начала большой войны он может быть захвачен буквально в течение нескольких часов.

И чем больше в разные версии тех событий погружаешься, чем больше интерпретаций изучаешь, тем большие охватывают сомнения: а может быть все действительно было вот так вот прагматически просто? И цель была одна, и вовсе не о далеко идущих планах задумывался Кремль.

Просто границу нужно было отодвинуть и организовать оборону в Финском заливе.

Вторая столица была не прикрыта с суши и моря. Достаточное основание?